Случай из еще исторических времен, когда мы, молодые этнографы бродили по деревням в поисках обрядовых практик.
Были как-то в полевой экспедиции в Вологодской области. Там позвали нас на свадьбу. Обычная деревенская свадьба в клубе, гармонист дядя Петя, невеста тоненькая большеглазая веточка в фате до земли, жених в лейтенантских погонах. Со стороны жениха - баба Нюра. Высокая, статная, с иконописным лицом под белым платком россыпью незабудок и маков. Назвать ее старухой язык не повернется. Древняя и сильная, как дерево на краю деревни, у которого еще прапрадед жениха невесту ждал.
Опрокидывались рюмки, гости кричали “горько”, щеки невесты от смущения были краснее вишневых губ, дядя Петя растянул гармонь.
- Баба Нюра, спляши - взмолился гармонист.
- Вот еще баловаться, я же не девка на выдание, плясать.
- Ну, пожалуйста, - попросила невеста.
- Ну, пожалуйста, - попросил жених.
- Ну, бабушка, - родители жениха.
- Со мной спляши, - вышел председатель, низкорослый, жилистый мужик, - давай Анна Матвеевна людей уважим.
Баба Нюра вышла из-за стола, поправила платок вскинула руки и замерла, как птица замирает в полете и воздушный поток несет ее над землей. Она не шла, она летела, словно оторвавшись от пола. И в этом полете было столько пережитого, соль, сахар и перец жизни. И в этом танце было летнее солнце и вой зимнего ветра и слезы девушки по уехавшему жениху, и весенняя надежда и то, как утки летят клином на юг. И уже не баба Нюра, а Анютка с синими глазами в тон незабудок на белом платке, кружилась все быстрее и быстрее, юбка развернулась колоколом и неслась она над полом молодая, неудержимая, неистовая, чуть придерживая подол простого ситцевого платья.
Выходить танцевать после бабы Нюры было невозможно. Но потом был танец молодых, потом плясали кумовья, потом и вовсе включили “Ласковый май”,
Ночевать меня определи в дом бабы Нюры. Утром она поставила передо мной чашку чая с молоком, спросила, что я люблю мякушку или горбушку, улыбнулась, что горбушку и щедро отмахнула ножом большой кусок хлеба, достала масло, соль, вареные яйца. Я положила на стол коробку конфет, я всегда ездила с подарками.
- Вы вчера так танцевали, Анна Матвеевна - я посмотрела в ее серые глаза, вчера они мне казались ярко синими, - я бы никогда так не смогла. Это было … так. Волшебно.
На самом деле я не могла найти слов чтобы описать, что происходило со мной вчера, что я видела в ее танце, эту древнюю, необъяснимую, не знающую ограничений силу. Сила, которая недоступна, если ты не доверился этой жизни.
- Я раньше тоже думала, что много чего не могу, - баба Нюра, понюхала шоколадную конфету из моего гостинца, - а потом, если приходилось, то могла.
Она медленно разжевала конфету, запила чаем.
- Баловство твои конфеты. Ну, что там тебе еще записать надо? Народные приметы? Если на Касьяна идет дождь …. - сказала она доставая щедрую россыпь карамелек “барбарис”.
Вышла провожать нас к автобусу. Сунула мне в карман три карамельки. Мне хотелось услышать от нее, как от Бабы-Яги из сказки, какое-нибудь доброе напутствие с глубоким философским смыслом, которое я бы потом передавала из поколения в поколение. Но она молча поправила воротник моей куртки, слишком тонкой для середины октября.
Я смотрела на нее сквозь заднее стекло автобуса, как она переходит наискосок деревенскую площадь, прямая, как дерево. Достала из кармана карамельку, развернула, аккуратно расправила фантик, убрала его в сумку.
Я часто расстаюсь с людьми. Иногда отрываясь от них с кровью и оторванные нити тянутся за мной годами. Иногда люди растворяются как сахар в чае. Иногда их уносит ветер с осенними листьями. Но иногда едва знакомые люди вдруг становятся столбом в фундаменте моей жизни на который я опираюсь когда ветер раскачивает стены. И баба Нюра крепкий гвоздь, который я забиваю каждый раз, когда говорю себе: “я думаю, что не могу”, а потом, могу.
Это все, что я хотела сказать вам сегодня. Обнимаю.
#ЕленаПастернак #влюблютебявжизнь
Вологду нарисовала нейросеть
